Родиной своей я считаю не туркменский городок Керки, где родился, но который не помню, а деревеньку Аю, на Алтае, куда после моего рождения вернулись отец с матерью.

Ая невелика. Она и сейчас насчитывает десятка три бревенчатых домов, а раньше была и того меньше. Стоит деревня на берегу Катуни, реки быстрой и широкой, пробившей себе русло в скалах.

От берега к берегу перекинут толстый стальной канат, по нему скользит блок парома.

Пожалуй, ничто не отличало бы Аю от других таежных сел, если бы не знаменитое Айское озеро поблизости. Сейчас на берегу этого редкого по красоте озера Дом отдыха. А в войну и в послевоенные годы, когда мы там жили, был колхоз, где моя мать работала бухгалтером. Малолюдно было в Ае, как сейчас понимаю, глухо. Мы с мальчишками рыбачили на Катуни, а также на озере, где водились жирные лини, ходили в тайгу за слизуном и колбой, разновидностью дикого чеснока, выкапывали и ели желтые луковицы саранок, лазили в таинственные сырые пещеры, которых в скалах множество. Из Аи мы переехали в Бийск, оттуда в Алма‑Ату.

Нас у матери было четверо. Отец вернулся с войны, но жить с нами не стал, так что нам приходилось очень трудно. И мы уехали. Что касается фруктов, то я, хотя и прожил в Казахстане почти двадцать лет, не полюбил их. Мне не хватало таежной колбы, не хватало саранок, самой тайги. Аи не хватало, и заменить их ничто не могло. В Алма‑Ате у меня появились три увлеченья: стал писать стихи, которые, конечно же, были об Ае, рисование и авиация. После семилетки я, собрав свои немудреные пейзажи, сдал их вместе с документами в художественное училище. В художественном училище взглянули на мои картины и сразу вернули документы, рассудив, что искусство потеряет немного.

Я вернулся домой и пошел на завод. Работал токарем. Одновременно учился в вечерней школе, горе свое изливал в стихах. И когда закончил десятилетку, поступил в Алма Атинский педагогический институт, на литературный факультет.

В Алма-Атинском пединституте я сильно увлекался туризмом. Закончил школу инструкторов при республиканском туристско-экскурсионном управлении. В свободное время водил студенческие группы по горам Заилийского Ала-Тау. Поднебесные вершины и альпийские луга там дивно хороши, а породниться с ними я никак не мог, душа не могла. На маршрутах вижу ледники и зубцы белых гор, а ступить мне туда не позволительно. Туристов можно таскать лишь по пологим склонам. Обгоняющие нас группы альпинистов в ботинках с триконями с ледорубами насмешливо приветствуют: “Матрацникам физкульт-привет! Пижамникам физкульт-ура!” Как логическое завершение туризма — альплагерь “Горельник”. Восхождение на вершину первой категории сложности, на “единичку”. В итоге — на лацкане пиджака заветный значок “Альпинист СССР”. Следом — восхождение на “двойки”, “тройки” и “четверки”, на вершины серьезные, высотой под пять тысяч метров и более, откуда небо кажется чернильно-черным, а звезды видны даже днем. И вот уже — альпинистский разряд. За ним — школа младших инструкторов альпинизма в знаменитом альплагере “Талгар”.

Учителя из меня не вышло, увлекся журналистикой. После института уехал работать в городскую газету Экибастуза, где знаменитые угольные разрезы, оттуда меня взяли в краевую комсомольскую – «Молодой целинник», выходящую в Целинограде.

«Молодой целинник» дал мне очень многое. Ведь во время целинной эпопеи это была одна из лучших молодежных газет страны. В ней работали опытные журналисты из Москвы, Ленинграда, Свердловска.

В 1965 году я снова вернулся на Алтай, стал работать в краевой комсомольской газете «Молодежь Алтая». Часто ездил в командировки по родным местам. Не мог насытиться, не мог нарадоваться встречей с родным краем.

Писал очерки, расцвечивая их художественным вымыслом, так что самому непонятно было, что же это. Если это очерки – им недоставало документальности. Если рассказы – не хватало художественности. И здесь, на Алтае, появились у меня первые рассказы, к ним я тянулся все больше.

В 1969 году краевое издательство выпустило мою первую книжку – сборник рассказов «Чепин, убивший орла».

Потом я уехал в тайгу, работал помощником лесничего в заповеднике, там возник у меня замысел повести о людях тайги, об их нелегкой жизни, о том, как они сохраняют природу для будущих поколений.

В последнее время у меня появились и другие, «нетаежные» темы, но неизменно одно: пишу о людях Алтая, о тех, кого люблю и знаю, пишу о родной земле.

Зимой из Аи я привожу веточки маральника. Ставлю в воду и через несколько дней распускаются крупные розовые цветы. О чем бы я ни писал, они мне всегда помогают.